Метка: выставки

А вы были когда-нибудь в хранилище музея? У вас есть такая возможность. И даже не надо ждать ночь музеев, или день культурного наследия, или праздника Пустьвсетайноестанетявным. Просто надо пойти в Музей Архитектуры, в Аптекарский приказ. Сначала вам покажется, что это театр теней, что за белой пеленой тени прошлого. А там правда тени прошлого, но если зайти, то они превращаются в «единицы хранения». Те единицы, которые хранил и давно уже никому не показывал Музей Архитектуры. Там на полках сложены макеты, фрагменты гостиницы «Москва», кресло архитектора Жолтовского, светильники, столики, и даже бюст Щусева, который раньше встречал у лестницы всех посетителей музея. Там за стеной макет дома Пашкова с прудами и фонтанами, а еще купол Храма Христа Спасителя, как его задумывал Тон.
А еще там целый набор бесплатных открыток. Всего открыток 50, но они перемешаны, и это чудо, если вы сможете набрать всю серию. Я нашла только 28, хотя была уверена, что у меня есть все, что только можно.
Мы ходили туда с Дафной. Когда она приезжает из Йорка, мы всегда ходим в Музей Архитектуры. В прошлый раз ходили на Левочкина, а сейчас попали в «хранилище музея». Дафне понравилось.

Представляете, это дите с Красных ворот. Двести лет этот малыш смотрел сверху вниз на москвичей, потом лежал где-то в темной комнате, а теперь можно посмотреть ему в глаза. 150 лет цари ездили мимо этих ворот и не могли этого сделать. Благородные девицы смотрели на них из окон бывшего запасного дворца, а теперь их даже можно втихоря потрогать за пухленькую ножку. Очень советую.

Я сходила на Сухареву башню посмотрела. Красавица! Фотомодель! Старалась не думать о том, что ее разобрали и не злиться, а просто ходила и рассматривала — башню, фотографии, чертежи. Столько там лесенок, дверей, столько тайн. Наверное, рабочие много всякой мелочевки нашли в стенах и кирпичах. А может, и тайную комнату какую-нибудь неучтенную. Кто же теперь узнает. Когда-то давно мы спорили с приятелем, что надо восстановить Сухареву башню или Храм Христа Спасителя. Я была за храм, и дело было не в религии, просто хотелось опять его увидеть — белый, величавый, на берегу Москвы-реки. Теперь жалею, лучше бы башню тогда восстановили.
Кстати странно, что все про башню пишут (даже газета «Метро»!), а про Коломенское — нет. Оно там тоже было. Такое макет красивый, кружевной прямо, и яблочки на деревьях, я сразу вспомнила, как мы с Ирой в Коломенское ездили и эти самые яблоки ели. Это несправедливо, что Коломенское никто не заметил.
Надо будет в выходные с Машкой сходить, отвлечь немного от «Мастера и Маргариты».

Все, кто когда-нибудь задумывался о московской архитектуре, слышали об Альбомах Казакова. Это как пароль, или как визитная карточка каждого московского допожарного дома — «есть в альбомах Казакова» или «нет в альбомах Казакова». Все слышали, но никто не видел. Точнее видели, но немногие. В основном это маленькие картинки в книгах о Москве, или картинки в интернете — изящные акварели, четкие поэтажные чертежи строений, карты владений.
Так вот сейчас у нас есть уникальная возможность посмотреть, потрогать, потыкать пальцем или просто потолпиться между страницами одного из Альбомов Матвея Казакова. Конечно, это не сравнится с перелистыванием старых страниц с возможностью открывать загнутые листы, заглядывать за клапаны, слушать шуршание старой бумаги. Сам альбом, один из шестнадцати лежит как спящая царевна за стеклом. Он боится света, и лампа горит только когда приходят посетители. Но страницы с чертежами и акварелями стоят на стендах в соседнем зале. Вот там и можно себя почувствовать внутри знаменитого альбома. Кремлевский дворец, тонкая, нежная акварель выполнена самим Матвеем Казаковым. Ново-Иерусалимский монастырь, яркая, крупная — это уже сын архитектора Матвей Матвеевич Казаков. Многие дома не подписаны, рисунки сделаны руками учеников Казакова. Весь московский архитектурный бомонд — дом Талызина, дом Гагариной, дом Тутолмина. Или мы оказываемся в пригороде — Коньково, Царицыно. На плане дома Талызина можно вычислить в какой мы стоим комнате, усадьба сильно перестроена, и сразу не разберешься, где окна, а где дверь, но у нас получилось. А в какие-то усадьбы можно заглянуть, как будто мы смотрим в окна: вазы, зеркала, кровать под балдахином.

Сходите посмотрите, как это все выглядит на самом деле.

Все это богатство — на выставке в Музее Архитектуры на Воздвиженке. Главное здание, второй этаж — анфилада.

Я хочу пригласить вас в новый музей Акрополя. Это видео с сайта музея.

Музей открыли в 2009 году, и я рада, что мы поехали в Афины только сейчас и смогли посетить его. Открытие музея задержали остатки древних строений, которые обнаружили, когда начали рыть фундамент. И хотя в Афинах и так полно древних камней, фундаментов, мозаичных полов и колодцев, эти находки тоже законсервировали и теперь их можно видеть сквозь стеклянный пол музея.

Кариатиды Эрехтейнона, скульптуры, портики, вазы, черепки — все это можно разглядывать часами, подходить, уходить и возвращаться.

Но самый впечатляющий зал — это зал Парфенон. Вы оказываетесь на крыше Парфенона. Вы, как Фидий можете пройтись по воображаемым мосткам и разглядеть весь 160-метровый фриз и метопы всего лишь на растоянии вытянутой руки. Вы можете обойти вокруг скульптур портиков. А за окном будет вид на Акрополь.

Вот пусть теперь британцы только попробуют не отдать награбленное!

«Приглашенные британские официальные лица церемонию открытия музея проигнорировали,» — написали в новостях. Ну-ну. Раньше у них была отговорка, что греки не могут обеспечить достойное хранение подлинников. Что теперь?

Сайт музея http://www.theacropolismuseum.gr/default.php?la=1

Когда смотришь на это здание, то веришь, что Александрийская библиотека нашлась, а когда приходишь на выставку норвержского бюро «Снёхетта» в МУАР, то веришь, что современная архитектура существует. А еще, как это ни странно прозвучит, веришь, что ВХУТЕМАС жив, что он наконец-то дождался своего времени, своих материалов, своих людей. «Мысль материальна,» — это я поняла, когда увидела эту выставку.
Круг Александрийской библиотеки поднимается из воды, как бы возвращаясь в свой город, в Александрию, «которую потеряла навсегда». В порту Осло застывает айсбергом новый оперный театр. Было так интересно смотреть фильм, в котором показан каждый этап постройки здания. Перед глазами мелькали краны, баржи, солнце садилось — вставало, снег таял — выпадал снова — и потом оп — белоснежный дворец из снега и льда и звучит песня Солвейг. Да-да, если подольше постоять у проектора обязательно услышите песню Солвейг. И тут же огромная белая кобра или печанный смерч поднимается над пустыней. И уже перестаешь понимать, какая это страна: Арабские Эмираты или Норвегия. Откуда такая белизна в пустыне, и откуда эти печанные дюны с пальмами в Норвегии.
Не буду все расбалтывать, там еще много интересных проектов и воплощенных в жизнь музеев, отелей… Сходите и посмотрите сами. Адрес тот же, что и когда-то у выставки ВХУТЕМАСа: Музей Архитектуры, Аптекарский приказ.

Сегодня утром была передача про скульптуру Мухиной «Рабочий и колхозница» и журналист всколзь заметил, что постамент для скульптуры делал «незаслуженно забытый архитектор Иофан». Учитывая то, что у меня во френдленте много раз за прошедшие месяцы появлялось это имя, я удивилась. В воскресенье была лекция в Читалкафе про Дворец Советов, которую готовила Таня Кокомера, а в МУАРе проходит уникальная выставка, посвященная Иофану. Кстати выставка потрясающая, при том, что я не большая поклонница грандиозного творчества этого архитектора, но и я была под большим впечатлением от выставки, когда на нее попала. Начать с того, что главное здание музея просто специально предназначено для выставки Иофана, ведь мрамор главной лестницы — это мрамор, который был предназначен для Дворца Советов, а люстра над лестницей сделана по его эскизам. А дальше — анфилада, а в анфиладе — фотографии, эскизы, архитектурная графика, макет ДС. Но больше всего меня поразили ткани. Ткани, специально сделанные для Дворца Советов. Я не знала, что они были, а они мало того, что были, они еще и сохранились. Хожу я по главному залу, рассматриваю орнаменты: веточки, соловьи… и звездочки. Какие-то узорчики из гербов… А одно полотно вобще меня потрясло: цветы, разводы и что-то между ними змеится, думала, ленточка праздничная… ан нет: лента с патронами…
«Иофан — архитектор власти» — выставка называется именно так. Смотреть его работы страшно, и о многих нереализованных проектах думается «Слава Богу — спас нас от этого ужаса». Фигуры с автоматами, ткани с патронами, гигантские, давящие здания, — все это напоминает Америку с ее небоскребами. Иногда обилие скульптур и символики просто кричит об отсутствии вкуса и чувства меры. Мне ближе Европа.
Но сама выставка очень интересная. Путь архитектора, выполняющего заказы власти. Конструктивизм — пожалуйста, Мавзолей — нате, павильон-гигант — два раза пожалуйста, «хрущевку» — да запросто. Правда, впечатляет.

Были мы тут на Парижской школе… Ну так. Не могу сказать, что очень удачно. У Пушкинских бабулек-контролерш был «День вежливости», поэтому удивленные посетители, пришедшие «на встречу с прекрасным» обозревали это прекрасное под крики и недовольный бубнеш.
Париж, начало ХХ века… сколько было надежд, сколько позерства, понтов. Новые формы, новый взгляд. Лешка сказал: «Важно стало не событие, а время». Отсюда эти картины, как мимолетный взгляд, просто пойманный свет, просто блик. Художники перебираются из Рима, города отягощенного историей и традициями, в новоотстроенный Париж. Париж — чистый лист, ни Аристотеля, ни Колизея, ни фресок, давлеющих над художниками канонами. Женщины сняли корсеты, а вслед за ними и все остальное. Париж полон канкана, Кокто пишет свои пьесы, Монпарнас заполняется эмигрантами из России… Никто не хочет думать о Германии, у Парижа есть 30 лет, чтобы насладиться свободой и надеждой. Война все разрушит, но пока…
Наверху лестницы стоит молодой человек, его глаза сверкают восторгом. Рядом с ним пожилая дама в свитере и кепи, сдвинутой на бок. Перед ними картина Маревны: в центре Горький, рядом Волошин, сама Маревна, Сутин, Эренбург, Цадкин. Молодой человек видит нас, узнает говорим ли мы по-английски и засыпает нас вопросами: Горького он узнал, но кто это, где Сутин, на Волошина машет рукой — не знает его, потом Маревна. В разговор вмешивается дама, которая тоже может объясняться по-английски. Молодой человек вертит головой, мы пытаемся ему втолковать, что значит Маревна. Звучит, как отчество, но у нас же есть сказка «Марья Маревна — волшебная королевна», которую приходится втолковывать любознательному посетителю. «Откуда Вы?» — спрашивает дама в кепи. «Париж,» — размахивает руками молодой человек. «Это же моя школа! Париж!»
По залам медленно движется многочисленная экскурсия во главе с экскурсоводом, который по свойски разговаривает со своими слушателями. Толпа окружает картину Шагала. Я останавливаюсь подождать Лешку, и краем уха слушаю экскурсовода. Узнаю, про то, что выставки скоро кончатся, потому что денег больше не дадут на все это баловство, про то, что Левитан — великий русский художник, несмотря на то, что он — еврей. «Мои друзья почти объявили меня антисемитом,» — вздыхает экскурсовод. А все виноваты Левитан и Серов. Его друзья хотели сделать выставку еврейских художников, а он их не поддержал и Левитана с Серовым на выставку не дал — потому как они русские художники. «Вот Шагал — еврейский художник,» — наконец вспоминает лектор о картине за спиной. «Хорошая картина, она отличается от других работ Шагала. Это живопись, но она легкая как графика.» И правда, картина интересная: то серо-белая, то сине-белая, графичная, воздушная. Мы уходим, толпа медленно движется в следующий зал.

Это выставка — прямая противоположность тому, что любила в фотографиях моя мама. Каждый раз, когда мы брались за фотоаппарат, она говорила: «Только убери с фона свои вещи, посмотри, чтобы ноги целиком влезали в кадр.» Дальше шло еще пунктов 10, потом фотографии редактировались и отбирались кадры только с целой головой, чтобы никаких посторонних ног в кадре не торчало, чтобы все смотрели в объектив, ну или картинно в него не смотрели. Попав в больницу со смертельным диагнозом, мама не разрешала себя фотографировать, да и родственников не всех пускала к себе.
И вот мы пришли на выставку Анне Лейбовиц. Фотографии Сьюзен Зонтаг. Они со Сьюзен в Иордании, Сьюзен в машине, Сьюзен у врача, Сьюзен с сыном, Сьюзен после химиотерапии, Сьюзен в больнице, Сьюзен, Сьюзен.
Жизнерадостная мама Анни размахивает ногами в кадре, папа с братом стоят в обнимку и так прекрасно улыбаются, они улыбаются Анне, которая скрыта фотоаппаратом («Посмотри, как они любят ее, как гордятся ей,» — шепчет мне Лешка), умирающий папа Анне, разверстая могила отца.
Иордания, фотографии артистов, президентов, постановочные кадры, а вот и сама Анни, обнаженная Анни в роддоме в ожидании первенца, ей 51 год. «Фотография сделана Сьюзен Зонтаг,» — гласит подпись.
Я уже неделю хожу под впечатлением от этой выставки. Кадры сделаны сериями, в них полно разбросанных вещей, незастеленных кроватей, женщин с целлюлитом. В них столько жизни, столько любви и терпимости, столько мужества.
И тут я вспоминаю, что наши альбомы полны подобных фотографий. Их делает Лешка, сериями, кусочки из нашей жизни, которые только в динамике и можно понять. Мои заспанные портреты, жующая Машка, смеющаяся и в то же время обиженная Наташка.
А еще мы наконец решили, как сделать свою комнату на даче. Она будет как у Сьюзен. Белые стеллажи с книгами и заваленный бумагами стол. И Макинтош. Ну и кровать куда-нибудь притулим.

А мы были в Цистерне.
В субботу утром мы проснулись и не знали, что делать. Сидели решали, решали, пока нас не послали в Цистерну. Хотя нет, это сама композиция называлась «Цистерна», а то, куда мы ехали называлось, и называется Коллектор Гэлери.
— Это нельзя описать, это невозможно сфотографировать, но вы должны это видеть!
И мы поехали. Ехать нужно было на завод Микояна, в Михайловский проезд. Для меня поездка на машине в незнакомое место — всегда приключение, вот и это тоже было приключением, потому что мы заблудились, потому что я боюсь ездить по третьему транспортному кольцу, и потому что интернет у Лешки в телефоне работал плохо, а значит и навигатор нам не помог, а только мешал. Последние 10 минут мы блуждали по переулкам, навигатор был уверен, что мы летим в воздухе над каким-то сквером, в голове рождались мысли, а не повернуть ли нам обратно и ну и что, что до точки на карте оставался 1 км. Но мы приехали. Оказалось, что это очень популярное место и мы пристроились к веренице прикольно одетых молодых людей, которые шли явно туда же. Другую вереницу подростков вела туда старенькая учительница, подростки несли мечи…

Пять этажей вниз и мы на месте…

Пять этажей вниз и мы стоим… где это мы стоим… Полет на машине над сквером был более реальным, чем то место, в котором мы оказались. Я даже не могу сообразить, я только понимаю, что фотографировать, действительно, было бы бесполезно…
— Похоже мы оказались в дедовой компьютерной игре… — говорит Лешка.
Лешке явно нравится. Минут через пять подростки тоже осваиваются и даже начинают сражаться на мечах. Я жду появления компьютерных чудовищ, которые, по моему мнению, вот-вот должны появиться из одной из темных ниш, начать спускаться по этим ржавым лестницам и бегать по серым бетонным мостикам, или что это… А эти окна с трепещущими на ветру занавесками… Я же под землей, откуда здесь свет и воздух.
Я понимаю, что я в пространстве, а вот есть ли здесь время, и как оно движется, предстоит еще разбираться. Потом я понимаю, что время не так уж важно, а вот в пространстве, точнее в моей голове начинают рождаться образы, как это пространство можно заполнить, занять, оживить. Может быть, это бальная зала, или это Мория, в которой заблудились Фродо и Гендальф (не светятся ли голубым эльфийские клинки ребят, которые пришли с нами). Может быть, Алиса упала сюда, побежав за белым кроликам, и где же тогда те двери, которые надо открыть.

На обратном пути Лешка прерывает мои мысли, в которых я расставляю по залу холодильники с колбасой (Все-таки это территория завода Микоян, да и пообедать мы забыли) и зачитывает статью в интернете, где говорится, что это распределительный коллектор, что все это пространство должно быть залито водой, и что в детстве, путешествуя по колодцам, он в такой коллектор заходил.
И тут становится страшно.

— Девочки, обязательно зовите нас, когда будут новые выставки! — просит старенькая учительница девушек, которые расположились на диванчике в пролете лестниц, по которым мы карабкаемся наверх.

И я, и я тоже хочу туда на выставки. И дорога уже известная.

Это ролик самого музея Щусева. Там и темная комната, и сама выставка, и Машка, если кто узнает 🙂

Николай Лёвочкин, машинист и архитектор рая from МУАР / MUAR on Vimeo.