Похоже с сериалом «Индевор» симфоническая музыка уверенно обосновывается у нас дома. Безымянные доселе мелодии обретают авторов, я учу номера ноктюрнов, опусов и симфоний, чтобы легче найти их на ютьюбе.
Меня-таки раскрутили сегодня на блины. Муки оставалось совсем немного, даже удивительно, что хватило на обычную порцию. В доме, где постоянно что-то пекут, мука улетает быстро.
— О, блины! — радуется Лешка. — А ты говорила, что муки нет. Откуда взяла?
— По сусекам поскребла, — говорю я. — Как-будто ты не знаешь, откуда бабы муку берут!
Лешка включает погромче Шопена (кажется, это 28 опус). «Пойдем», — приглашает он. — «Будем есть блины и грустить». Будим Машку. Она еще не подозревает, что масленица у нас под грустного Шопена.
Машка второй день безмолвствует, так как потеряла голос, но, собрав последние силы, хрипит, указывая на проигрыватель: «Что происходит?»
— Мы грустим, — объясняет Лешка. — Эта музыка позволяет мне примириться с тем, что мы смертны, и совсем ненадолго пришли сюда. Что жизнь скоротечна, и скоро все закончится.
— А ты не подумал, что сейчас масленица? — Машка пытается вернуть привычное масленичное настроение.
— Тем более, — парирует Лешка. — Мы же провожаем зиму.
— Что значит тем более? — это уже не выдерживаю я (28-й опус сменяет тем временем не менее печальный ноктюрн). — Зима — это символ смерти, а вот Весна — время радости, возрождающейся жизни. Персефона возвращается из подземного царства и приносит веселье и жизнь, цветение.
— Ну вот, — Лешка не умолим. — А Гадес в это время грустит, чувствуя потерю.
На это нам возразить нечего, и мы остаемся грустить с Гадесом, утешая его в Подземном царстве.
— Тогда хоть Брамса включи, — сдается Машка, удивляя меня своим познанием в мире музыки…