Я все думала, думала и не могла понять, что же меня так покоробило в четвертом номере имажинистского журнала «Гостиница…», и почему он стал последним. Вот теперь поняла. Ответ кроется на последней странице, в традиционной критической статье раздела «И в хвост и в гриву». Читаем первый абзац:
Расположены в алфавитном порядке, без указания группировок, Правильно, ибо стихотворная горячка идет на убыль, и недалеко то время, когда поэтическая мука будет просеяна сквозь решето и сито; осеи будут отброшены; остнется нежнейшая мучица; у Апполона округлится брюшко…
Вот оно: убийство. 1924 год. Весна. В 1922 году после суда над эсерами те, кого не убили, уехали в Европу. Уехала Цветаева. Убит Гумилев. Умер Блок. В 1924 году по обвинению в заговоре убиты поэты и художники. Среди них друзья Есенина и Мариенгофа: Ганин, братья Чекрыгины. В антологии, которую выпустил Союз Поэтов, литераторы расставлены в алфавитном порядке: все равны, никто не выделяется, не высовывается, все «скованы одной цепью». Посажены на эту цепь. Грузинов прав, поэтическая мука просеяна сквозь решето. В первой антологии еще есть бывшие бунтари и искатели, но их будет становится все меньше и меньше от антологии к антологии. Тех, кто царапал своим талантом умы и души будут отсеины и отброшены. Маяковский, Есенин… К 1930-му в мешке антологий будет одна безвкусная мука, от которой у Апполона не то что, «округлится брюшко», у него просто будет настоящее вздутие живота. А литература будет ждать 60-х, когда словам опять попытаются придать смысл, и не будут бояться использовать их по назначению.
Грузинов думает, что «представители некоторых литературных групп, не попавшие в книгу случайно» попадут в следующую. Но нет, они не случайно были отсеяны, и в советской литературе им уже не быть. «Поверьте: у меня на глазах слезы», — пишет Грузинов. И он еще даже не понимает, что он оплакивает русскую литературу, которой остались считанные 6 лет, а потом Шкловский поставит свой «Памятник одной научной ошибке», похоронив под ним Русскую формальную школу, и нам останется только вспоминать о литературных поисках и открытиях (а о многих мы даже не будем знать). Литература и даже сам русский язык будут погребены под грудой штампов, лозунгов и обезличенных трафаретных фраз, порожденных страхом и желанием выжить, а они плохие советчики для творчества.
Мы ездим за границу и слышим в Париже русскую речь детей первых эмигрантов — они говорят «языком Тургенева» — говорим мы. Нет, они просто говорят по-русски, их не заставляли читать социалистический реализм, и поэтому их слова несут тот же смысл, что и до его появления. Они расставлены в правильном порядке и не призваны скрывать правду под шелухой штампов.
Мадикен на ундервуде 
Пост звучит как манифест
НравитсяНравится
Ну вот. Не знала, что умею писать манифесты
НравитсяНравится
Скорее это похоже на заключительную речь Пуаро ))) Убийство раскрыто
НравитсяНравится
Нет, я — старушка Марпл. Но я не знаю фамилию мельника…
НравитсяНравится
Да ты Марпл — все раскопала и все нам объяснила. Мы никогда не будем так говорить, как говорят дети эмигрантов первой волны…
НравитсяНравится
Ой, ну еще, конечно, не все 🙂 Мне жалко того языка. Вся эта советская канцелярщина только все испортила.
НравитсяНравится