Недавно говорили с Лешкой о «Пер Гюнте» Ибсена. О том, что у Ибсена свой Бог, он не карает тех, кто продавал людей, кто не протягивал руки помощи страждущим. Бог, который не низвергает в ад душу человека, который обманул и соблазнил чужую невесту, который внял мольбам и потопил корабль с людьми. Но этому Богу не нужна душа человека, который прожил жизнь и не изменился. Пер Гюнт прожил жизнь тролля — был сам собой доволен и все: он не стал лучше, не стал хуже. Он не научился ничему — «Из «Я» из своего не уступлю ни йоты,» — говорит он Пуговичнику, и его душа годна только для пуговицы, она не нужна Богу.
И только любовь может спасти его. Если в душе у любящей женщины был тот человек «таков, каким его Господь задумал», то Пуговичник подождет. Пер Гюнт был таким («с печатью Божественного предопределенья») в душе Сольвейг (в ее «надежде, вере и в любви»).
Спи, усни, ненаглядный ты мой,
Буду сон охранять сладкий твой!..
На руках мать носила дитя;
Жизнь для них проходила шутя.
У родимой груди день-деньской
Отдыхало дитя…Бог с тобой!
У меня ты у сердца лежал
Весь свой век. А теперь ты устал, —
Спи, усни, ненаглядный ты мой,
Буду сон охранять сладкий твой!..
То же самое говорит Платонову Сашенька в фильме «Неоконченная пьеса для механического пианино». «Муж мой, ты жив, значит, и я жива… Мы будем жить долго-долго… и нам повезет, и мы увидим жизнь новую, светлую, чистую… Только надо любить, любить, Мишенька! Пока будем любить, будем жить долго-долго…»
Песней Сольвейг заканчивается «Мастер и Маргарита»:
— Слушай беззвучие, — говорила Маргарита мастеру, и песок шуршал под ее босыми ногами, — слушай и наслаждайся тем, чего тебе не давали в жизни, — тишиной. Смотри, вон впереди твой вечный дом, который тебе дали в награду. Я уже вижу венецианское окно и вьющийся виноград, он подымается к самой крыше. Вот твой дом, вот твой вечный дом. Я знаю, что вечером к тебе придут те, кого ты любишь, кем ты интересуешься и кто тебя не встревожит. Они будут тебе играть, они будут петь тебе, ты увидишь, какой свет в комнате, когда горят свечи. Ты будешь засыпать, надевши свой засаленный и вечный колпак, ты будешь засыпать с улыбкой на губах. Сон укрепит тебя, ты станешь рассуждать мудро. А прогнать меня ты уже не сумеешь. Беречь твой сон буду я.
Мастер тоже завис между раем и адом. И его Сольвейг, его Маргарита спасет его от Пуговичника, потому что в ее сердце он Мастер, и он достоин покоя.
Мадикен на ундервуде 
подожди, почему не карает? Грешники отправляются в ад, но души тех, кто так и не стал человеком переплавляют в пуговицы «знаю твои дела; ты ни холоден, ни горяч; о, если бы ты был холоден, или горяч». Пер Гюнт не ада боится, а того, что так и не стал человеком. По моему этот мотив есть у Андерсена. Может это какая-то актуальная скандинавская тема?
НравитсяНравится
Ну да, карает… Просто тут к грешникам завышенные требования. Сказать по правде, грешник настоящий В наш век довольно редкое явленье: Тут мало просто пачкаться в грязи; Чтобы грешить серьезно, нужно силу Душевную иметь, характер, волю. А кстати может быть, и тема. В Англии приведения как родные, а в скандинавской мифологии и жизни много троллей, ниссе и всякой лесной нечисти. Надо об этом подумать отдельно. У Андерсена этого много. А Линдгрен — христианка. Кстати у нее: хорошие — это хорошие, а плохие — как Пер Гюнт — не то, ни сё. Или, как Пеппи, — она и не плохая, но делает плохо плохим, не взирая на мораль и нравственность, просто делает и вполне «сама собой довольна». Слушай, какая интересная тема.
НравитсяНравится
Да, такая европейская игра — я сам никого не убиваю, я просто не возражаю, чтобы другие это делали. Как с фашизмом, с работорговлей. Конформизм, и маленькая выгода в виде золотых зубов убитых евреев, нефть подешевле и так далее
НравитсяНравится